***
И вот я оставляю на веки вечные свои слезы.
Надо сказать, если даже пересказать - и то не страшно: страх один, боль одна - не суметь почувствовать то, что сейчас хребтом чувствую, то, что обжигает кончики пальцев, то, что - бикфордов шнур от головы к . . . Боюсь не почувствовать мурашки по коже от завывания, поплакивания, поскуливания гитары за стеночкой, нервную дрожь от тиканья часов и стрелок: без 25-ти 12. Вот мои ощущения сейчас.
Но нет, не то, не то. Поплакивания, поскуливания, но не гитары из радиоприемника, а такого тоскливого, такого одинокого - моего. Карлсон, рыжий и резиновый не устает улыбаться: беззаботное существо: ноль проблем. И бокал с белой, известковой водой из-под крана. Занавески и обои - серо-голубые - тонкий свет с улицы: может - луна, может - фонарь. Темное тиканье и тепло. Это из фильма Тарковского, в котором человек имеет право на себя, на «богатый» и «внутренний» мир, в котором одиночество - за данность, за спокойную уверенность. Здесь нет голых производственных конфликтов. |
